Тель-Авив – Москва. Четыре часа лету.

В самолете я люблю сидеть в проходе. Понимаю, что не я один такой.
Не дергая соседей, выходишь, например, в туалет. Для меня это важно. Одну ногу можно вытянуть, например. Дышат тебе в ухо не сразу двое, а хотя бы один. И потом, когда приземляешься, слава Б-у, можно без особых проблем достать свои вещички с антресолей. Да и не дует в проходе. А у окна мне почему-то дует!

Хуже всего быть зажатым с двух сторон. Прямо ужас. И локтями с двух сторон толкаться приходится. Знаете, такая коммунальная неловкость, – обязательно найдется тот, кто посчитает оба поручня своими, и ты – как бедный родственник с прижатыми ручками. Школьник – отличник. Очень неудобно. И читать, и есть, и в компьютере ковыряться, и лететь в целом…

Проблема личного пространства – настоящий паралич. А в воздухе-то особенно. Подальше задвинуть багаж и начать его вытаскивать, едва самолет коснулся посадочной полосы. Устроить столпотворение в проходе, по сантиметру отвоевывая пространство, бежать, расталкивая всех локтями… Даже самые с виду доброжелательные. Очень несвободные людишки – все время пытаются вырваться на простор. Всех опередить.
Сотни миль в консервной банке по воздуху пролетели. Намаялись. А «спасибо» за чудо на выходе из лайнера говорят не все.

***

…Пока я укладывал свое барахло на багажную полку, сзади появились мои соседи. Усатый мужчина с недовольным взглядом лет 50-ти и его старшая сестра. Или мать. Или знакомая. Скромно одетые, как мне показалось – типичные паломники.
В декабре в Израиль летают по делам. Но они не из деловых. Или на лечение. Тут тоже не к ним. Или к родственникам. Судя по внешности, их родственники могут быть не дальше Днепра. Или они из числа несчастных, у кого отпуск выпал на такое поганое, по московским меркам, время. А на сайтах с горящими путевками – вариантов за пару копеек пруд пруди. Да, наверное, они из этих.

Мужчина через проход, но на ряд впереди – экстравагантен и латентен. Лет – после пятидесяти. Ярко-красный свитер, ботинки – инспектора, джинсы с модной бахромой. Серебряные кольца на левой руке. Или это белое золото? Не понимаю. Но их видно всем – он не снимает руку с подлокотника. Одно кольцо с большим камнем. Другое – или даже другие! – как обручальные. Ухоженный такой, гладко выбритый, включая голову, с большим телефоном, в котором он «толкается», как блондинка в шоколадном кафе.

— Алло! Привет! Да я уже в самолете. На месте. Это место 17D. Да-да, 17D… – он говорил громко, рассказывая о своей локации, как об адресе, куда должен прибыть Папа Римский или бедный профессор Плейшнер – в ошибочных поисках конспиративной квартиры. – Аэробус. Извините, это аэробус? – он остановил стюардессу Дашу. – Да-да, Аэробус. 320?.. Да, 320.

Мне стало интересно, до какой степени дойдет его скрупулезность. Будет ли он интересоваться артикулом кресел, станет ли он проверять надежность крыльев, напротив которых нам довелось усесться, захочет ли он узнать родословную нашего пилота и вот этой очаровательной Дашеньки, с таким трепетом объясняющей пассажиру в белых летних полуботинках с красными шнурками, что на борту спиртное не продается. И что – пусть он волнуется, потому что именно от спиртного, на ее взгляд, трусливым гражданам может стать еще хуже и нервней.

— Я очень быстро собрался. Да, наспех… Нет, итальянские ботинки я надевать не стал. Нет…

Кто он – этот лысый в красном свитере? Балетмейстер, тренер по фигурному катанию или стриптизу? А может быть, он гламурный сантехник или даже руководитель бригады гламурных сантехников? Нет, конечно, он не сантехник. Хотя – гламурный. С такими руками – большими, но ухоженными, – он может быть только из богемного кружка.
На руке белые Ай-часы. Нет, не сантехник – точно! Красный свитер и белые пластмассовый гаджет. Стильненько. Черные инспектора, синие с бахромой джинсы, трижды мною упомянутый свитер, лысая голова и вот эти часы. Похоже на Кандинского. «Девушки в полях». Помните трех лубочных теток?

Он всё время что-то поправляет. Опрятный. Утонченный. И наушники у него какие-то – с креплениями к ушам. Такие, я помню, были у моего дедушки. Но те – к слуховому аппарату. А эти…
Еще один звонок перед взлетом.

— Я буду в шесть утра… Да! Передайте раввину, что… Вы понимаете, что это очень важно? Обязательно!

Подглядывать и подслушивать нехорошо. Но всё это прямо перед моим носом. По крупным буквам на телефоне – ЕКТ – можно догадаться, что он летит в Екатеринбург. Мне так кажется… Но откуда он родом? Летит ли он домой, или Москва – его транзитный пункт? Откуда же он? Где живет?
В Бердичеве? Не знаю. Мэр Бердичева, например. Нет, звонко, но вряд ли.
В Москве? Друг Виктюка и Цискаридзе? Просто по аналогии. Нет, он не москвич. Акцента нет, но не москвич. Но другом «этих» может быть вполне.
В США? Одетый прилежно, но по-петушиному, он вполне может быть американцем.
В Израиле? На еврея он не похож. Совсем.

Вдруг все прильнули к иллюминаторам. Очень красивый закат. Ну да, красиво, что говорить. С другой стороны, для тех, кто летает чаще одного раза за жизнь, такой пейзаж знаком и при всей своей красоте – до боли знаком. Это ж не море, которые волнами, волнами, переливами…
Мой сосед справа поддался общему соблазну и вытянул руку со своим телефоном, чтобы сфотографировать небесную палитру. Телефон справился с задачей, хотя данная модель Nokia была выпущена настолько давно, что камера в ней была не предусмотрена. И тем не менее он сделал снимок.

Кое-кто из вас должен помнить, когда после того, как в одноразовой зажигалке заканчивался газ, в металлоремонтах находились доки, врезавшие туда клапан. И агрегат работал дальше. Правда, спустя некоторое время возникала иная проблема. Кремень стирался до основания. Но это не проблема. Тут можно было обойтись и без металлоремонта. Самостоятельно.
Смог ли этот усач сам усовершенствовать мобильный аппарат, или это уже переходная модель, и камера в ней имеется, не знаю. Возможно, «Смена 8 М», а? Но тогда – куда вставляется пленка?

Вокруг заката образовалась суета. Не остался в стороне и красно-свитерный. Настроив свою «Соню», он попробовал сделать снимок, стоя в проходе. Не получилось.
— Вы не могли бы приложить телефон к иллюминатору? Да, прямо приложить. Вот, да… Ага… И на эту кнопочку нажмите… Так, да… Спасибо… Ой, как здорово получилось. Прекрасно.
— Так ничего же не получилось! Даже на моем, – («Даже на его»!) Включился мой сосед с антикварным фото-телефоном. – Всё черно-белое.
— Да-а… — расстроился несантехник, — действительно, ничего не получилось. Обидно…
Радость от созерцания померкла в неудаче результатов всеобщей съемки. Несовершенная аппаратура пока еще. К такому выводу пришли оба. Мой сосед особенно обрадовался, узнав, что и японский прибор качества не выдал.

***

Понесли напитки.
У меня в фаворитах томатный. Я прошу соль и перец и пью эту жижу с каким-то нескрываемым удовольствием. Ни дома, ни в гостях, ни в ресторане я не получаю такого кайфа, как в самолете. Из бумажного или пластмассового стаканчика, размешивая палочкой специи.
Соседи попросили томатный и яблочный. Не оригинально.

Допив свой деликатес, я повернулся и увидел, что на столе лысого четыре стакана. Молодец! Странно, что не целая упаковка.
— У вас не будет ручки? – обратился он к стюарду.
Тот протянул ручку. Лысый взял ручку и вынул листок бумаги с молитвой. Русскими буквами написанная иудейская молитва. Он в полуметре от меня. У меня 18-й ряд, у него 17-й. Даже слепому видно.
Ага, тут два раза надо прочитать. Тут три… Дорожная молитва? С такими я сталкивался. Хорошее дело, между прочим. Какая – никакая, а страховка.
Он проставляет какие-то ударения, что-то подчеркивает. Одно понятно – ручку он не вернет. Так оно и оказалось. Я видел, как по прилету он положил ее к себе в сумку.

Итак, еврейская молитва. Он из Израиля. Неужели? Не может быть! Поверить невозможно. Впечатление, что он не понимает написанного. Да и по-русски там всё. Какой бы ни был израильтянин, но прочитать-то на иврите он ведь может. Нет, он не Израиля. Готовится ко встрече с раввином, вот и увлекся разучиванием соответствующих текстов. Так ведь?

На обед предложили курицу с рисом и говядину с гречкой. Неплохо. Курицу я ел по дороге в Израиль, теперь надо освоить другое яство. Слежу за выбором. Мужики выбирают гречку, женщины – курицу. Тот, что с бахромой, выбрал говядину. Мужик! Теперь почти точно.
Соседи едят вилкой и ножом. Эстеты. Красиво. Нравится такое отношение к еде. Не чавкают. Тщательно прожевывают. Не чавкают. Есть с вилкой и ножом в самолете неудобно. Но они справляются. Умницы.
Ставший в моих глазах мужиком есть вилкой. Ну и ладно. Нестрашно.

***

Авиационная кормежка удивительна и парадоксальна еще более, чем томатный сок. В металлических судках некрасивая еда. Никогда несвежая маленькая булка белого хлеба, унизительно тонкий ломтик черного. Салат. На этот раз – Цезарь. Ну как Цезарь – все ингредиенты ныне столовского блюда имеются. А вот и соус. Упаковка сливочного масла и всегда непонятный батончик. Кто это придумал, скажите мне? Нечто незнакомое со злаками и, как правило, с медом. Откуда? Почему? Чей это выбор?
И главное – почему я и все окружающие едят этот набор с таким трепетом и аппетитом? Даже этот – в красном с бахромой. Судя по его лоснящейся физиономии он и прикасаться не должен, а смотри – уплетает за обе гладкие щеки. Не дожевав, накалывает и кладет в рот. Накалывает и кладет… С ножа слизывает остатки масла, хлебом промакивает железный тазик из-под гречки с говядиной. Всё съел. Нет! Черный хлеб остался. Как же так? Опа! Недопитый четвертый стакан томатного сока да с черным хлебом. Ни фига ж себе! И опять вспоминаю картину. На сей раз – передвижника Федотова «Завтрак аристократа». Да-а, такой – если он начальник – высушит и вынесет мозг любому работнику. С улыбкой. Тихим голосом. Но до кишок.

Предложили чай с лимоном. Взял стаканчик.
Надо ли пробовать батончик? Никогда не был в восторге от него. Ладно, надкушу.
Нечто безвкусное. От жадности съел почти половину. Не вкусно. Вот, говядина с гречкой – почему-то вкусно, а это странное – всегда нет.

Аэрофлот – лучше большинства, что умеет делать Россия. Множество преимуществ над конкурентами. Во-первых, русская речь. Во-вторых, приятная русская речь. Я имею в виду обслуживающий персонал, конечно! В-третьих, самолеты новые. Наш называется «Сергей Бондарчук». Слава Б-гу, что не Федор. Тот, видать, мечтает, что и его увековечат. Но самолет с его именем не взлетит. На понтах можно только ходить – хрен взлетишь!
Чистенько, позитивненько, опрятненько, пунктуальненько. Прям рад за своих! Редчайший случай. Нет – наиредчайший. Метро и прочий общественный транспорт – берите пример с собрата по перевозкам!

Лысый недо-мэр Бердичева съел всю еду. Не видел, что он сделал с зубочисткой и с перцем, но оставшуюся посуду он, по непонятным причинам, смял и запихнул в стакан. Плошку из-под горячего он мял с особым иезуитством. Профессионально, до состояния рулона фольги. С хрустом и скрежетом он смял коробочку из-под Цезаря. На краешках его губ светилась улыбка…

Обозначенные мною, как интеллигенция, соседи собрали пустую посуду аккуратно.
— Будешь хлеб? У меня остался, — старушка протянула усачу булку белого.
— Давай.

Интересно, а был ли ими съеден фруктово-непонятный продукт? Что-то я прозевал этот момент.
Стюарды собрали мусор. Обед закончен. Лететь еще два часа. Ужас! Еще две партии в преферанс? Наверное. Благо, айпэд заряжен на сто процентов.

— Положи это в сумку, — усач привлек меня сказанным.

О боже! Не могу поверить глазам! Увесистый мужик и его родственница – ну или кто она ему? – дешевые туристы. Я их разоблачил!
Как вам кажется, что именно он собирался положить в женскую сумочку? Да! Вы угадали. Два фруктово-непонятных батончика и…
…И две упаковки влажных салфеток!
На, получи, романтик хренов!
Сколько раз тебе говорили: не очаровывайся по пустякам, не расстраивайся по ерунде. Придумал образ – не переживешь свое же разочарование. «Интеллигенция», едреныть…
«Мелко, Хоботов!»

Мне казалось, что времена скромных презентов из поездок за рубеж в виде мыла и шампуня из отеля или пледов из самолета прошли. Фига вам! Всё в норме. Ничего не меняется. Пожалуйста! Можно ли говорить об обнищании российского населения, не знаю. Возможно, тут случай иной. Они коллекционируют предметы гигиены. Но причем здесь фруктово-зерновое несчастье? Детям. По-моему, четкий и весомый повод. Во всяком случае, чтобы не унижать граждан своим высокомерием. Детям. Только – чьим? И за что?

Авторучки из дорогих отелей я беру. Признаюсь. А в последнее время прихватываю еще и шапочки для душа. Стыдно. Но они для обширной коллекции моего товарища. Сам коллекционер – и другого коллекционера понимаю. У него их штук триста. Если верить…

Красно-бархатный вытащил компьютер и стал хаотически выбирать интересующий (?) его файл. На сотый раз он остановился на одном из них. Ткнул. И на экране появилась программа, напоминающая звуковую. Во как! Значит, ты, деятель. Прямо настоящий деятель, оказывается. Браво, маэстро! Я был недалек от правды. Он так долго читал молитву вовсе не потому, что оберегал себя от превратностей полета и судьбы, а пробовал придумать музыку «под» молитвенный текст. Правильно я понимаю, лысяра?
Дирижер! Бетховен! Сольфеджио! Рубинштейн! А я про него какие-то глупости сочиняю…

Соседи перестали интересовать меня полностью. Я потерял к ним какой бы то ни было интерес. Но тут усач повернулся ко мне, обозначив свое желание выйти до ветра.
Кстати, выражение «выйти до ветра» в самолете выглядит особенно опасно. Но сути просьбы и желания собирающегося выйти не меняет. Итак, мелочному пассажиру приспичело. Пришлось встать.
— Пожалуй, я тоже… — я разумно подумал, что надо подстраховаться перед скорой посадкой.
— Правильно, — поддержал меня сосед.
Вернувшись к местам, он спросил женщину:
— Может, и ты сходишь?
Та согласилась.

Мы остались стоять в проходе, ожидая ее возвращения.
— А нам еще через две недели в Доминикану лететь, — неумело завел разговор усач.
— Да уж… — я не понял, нужно ли мне реагировать на его слова и каким образом это сделать.
— Насколько больше в полете придется время провести, представляете?
— Да уж…
— Мы с женой…

С женой?! Она – его жена? Не мама, не старшая сестра. При всем уважении к даме, но она выглядит лет на двадцать пять его старше. Неужели, я не физиономист?

— Мы женой в Израиле были, — дама вернулась на свое место. – И в Иордании.

Дальше потекла информация, почти не связанная между собой. Впрочем, и стартовая – с их поездкой в Доминикану – выросла ниоткуда.
После влажных салфеток и дармовых сладостей мне ничего «от него» не было интересно. Пришлось слушать. На мои мелкие реплики он не реагировал. Говорил рублено, четко, громко, временами бессвязно. Его речь производила на меня гнетущее впечатление еще потому, что интересного в ней не было почти ничего, а изо рта бывшего интеллигента пахло хуже, чем в свинарнике. Хотя ели мы с ним вроде одно и то же.
— В Израиле, — продолжал он, как будто мы летели не из Тель-Авива, а из разных мест, а на какой-то пересадке воссоединились, — мы жили в этой… да… Натании.
— Нетании, — поправил я, хотя и то и другое позволительно. Я поправил из принципа. Как чувствовал, что навлеку на себя беду.
— В Натании, значит… Мы в трех звездах жили… Путевки недорогие. Три дня в Иордании, четыре в Натании… Там дождь был такой, прям водопад… И вставать надо было очень рано. В семь утра уже автобус приезжал, а арабы только в полседьмого ресторан с завтраком открывали.
— Арабы? – удивился я.
— Арабы, а кто?.. Ну вот. И там надо было быстро поесть. Минут за двадцать. А что можно поесть за двадцать минут? Наспех… Некоторые, конечно, набирали с собой. Позорище! Яйца крутые там воровали, яблоки, булки. В дорогу. Неприлично же. Вы с такими сталкивались?
— Да уж, — не произнес, но подумал я, поглядывая на сумочку его жены.
— А по дороге нас кормили. Где по 50 шекелей. Где по 70. По 70 значительно вкуснее. Прям очевидно вкуснее.

«Раки по пять – те были крупнее…» — вспомнил я. Точная аналогия.

— Отели мы взяли «три звезды». А зачем другие? Пришел – и спать, правильно? Что там еще делать? Путевки купили всего за 1800 долларов, — он сделал паузу. Очевидно соврал, но менять показания не стал. Неудобно – уже вылетело. – Да. По 900 долларов за одну. Недорого, — убедил сам себя.

Я вынужденно слушал его, смотря вперед. Чем убедительнее он говорил, тем было невыносимее от запаха. Я брезгливо думал, что заболею ящуром. Почему ящуром? А чем же еще?!

— За 70 шекелей вкуснее было. Я даже мясо нашел… — уже тише произнес он, чем напомнил мне монолог Хлестакова, который, как вы помните, врал, но моментами затихал от размаха собственной неловкости и череды вранья. – А в последней день я своей жене праздник устроил. Пошли мы с ней в ресторан. На сто долларов поели. Неплохо.
— А где ж вы нашли такой дорогой ресторан-то? – не выдержал я.

Все-таки про нетанийский общепит я имею информацию, и где же умудриться нажрать на 400 шекелей, я имею представление. Но постараться устроить себе такой кулинарный праздник – надо еще поискать.

— Там всё дорого! Где я нашел? А там везде так! – типа, ты, дурак, не знаешь ничего, так и сиди – слушай эрудита. – Сто долларов отдал… Я считаю, нормально. Что я не имею право, что ли, с женой в ресторан сходить?..
— Имеете…
— Нет, там всё дорого. Я на всё потратил… — он задумался, но, видимо, сбился со счета. – Мы в Москве живем. Точнее, под Москвой. В собственном доме. На Истре. На даче. Снега в этом году навалило, да?.. Моя жена несколько раз падала на снегу… Я люблю на лыжах пройтись. Очень полезно… Я-то работаю, а жена не работает. Бывает, она у телевизора до шести утра досиживает. А мне уже на работу…

Он разговаривал сам с собой. И я старался его не перебивать. Очень хотелось найти причину выйти. Но куда? До ветра я уже сходил, а в преферанс начнешь играть, не поймет сосед, не выговорится. Не вежливо.

— Вот, посмотрите, — он достал из пакета оливковое масло, — нормальное?
— Да, очень хорошее, — сам говорю, но и понятия не имею, что за масло он купил.
— Десять долларов. Хорошее, — и обращаясь к жене: — Хорошее говорят.

Та кивнула.

— В Иордании тоже… Но там такое дело – даже пива взять негде. Нам экскурсовод сказал, что надо три километра идти. Далеко. Я не пошел… А в Израиле пиво отличное. Это вот… Голдстар. Хорошее. Хейнекен я пробовал – вода. А Голдстар хорошее. Тридцать шекелей за кружку.

И тут я допустил роковую ошибку.

— Да, дорогое пиво в Израиле…

Кто меня тянул за язык? Дурак и есть дурак.
Если сказать честно, то пиво в Израиле, действительно, дорогое. Представьте, девять долларов за стакан пивной воды. Что Хейнекен, что Стелла Артуа, что Голдстар. Лондон со своими элями и гиннессами дешевле многократно и вкуснее значительно.

— Дорогое? – возмутился старушкин муж. – Нечего и недорогое! А что, в Москве разве есть хорошее пиво?
— Есть, — допускаю вторую ошибку.
— Какое? Я всё пиво перепробовал. Нет хорошего. Такого, чтобы не совсем дорого, — он задумался, — До двухсот рублей… Какое есть? Нет такого!

От произнесенного «двухсот», мне показалось, он пришел в восторг. Сам того не ожидая, на его душе стало комфортно и олигархично.

— Не знаю, что вы считаете хорошим пивом, но в Москве очень много достойного пива и дешевле двухсот…
— Нет такого… Давайте останемся каждый при своем мнении. Нет!

Я согласился. Он отвернулся. И запах вместе с ним.

***

Самолет приземлился. Лысый, не вернув ручку, вскочил при ударе шасси о полосу. Соседи почти следом за ним. Мимо опешившего меня. Не попрощавшись. Вместе с оливковым маслом и сувенирами из обеденного набора – на выход. Призывы сесть на место не возымели никакого действия.

— Ну надо же, — воскликнул кому-то на прощание красно-лысый, закидывая за спину такой же красный рюкзачок, — оказывается, в Duty free можно закупаться, а забирать по возвращению! Я виски купил. Обалденно удобно.

Это любопытное правило, насколько я знаю, имеется только в израильском аэропорту.
«Значит, гражданин — израильский», — подумал я. Не угадал. Не из Бердичева. Не мэр…
Мелюзга за спиной продолжала орать. Народ вывалил в проход. Я вместе с ними.

Хороший он – Аэрофлот. Но не на каждом борту есть телевизоры. А закачивать кино в айпэд я не умею. Надо научиться. И наушники найти надо. Или хотя бы беруши, — стоя в толчее, думал я. – Или в другие игры научиться играть?..

Я люблю летать на местах в проходе.
Но и это нехитрое правило иной раз не помогает.
Соседей не выбирают.

А я бы за выбор приплатил!