ФЕВРАЛЬСКАЯ СТРАНА (Израиль)

(Две с половиной истории о зимнем визите в Израиль.)

Страна шекеля и Герцеля, пачки сигарет за 12 долларов и эвкалиптовых рощей в черте города, счастливых пенсионеров и мечущейся молодежи.

…выдуманного языка – иврита, и белого песка Нетании, худых коров в палестинских деревнях и эстетского запаха жареной рыбы в солнечных маринах, непревзойденной шаурмы и полным отсутствием моды, шедевров молочного производства и красавиц в военной форме с винтовкой наперевес, целительных источников и пустынного ветра «хамсин», ее забирающего…

…спасающих весь мир лекарств и великих докторов, их выписывающих, налоговых монстров и чудес градостроения в пустыне, идеальных, как стекло, дорог и чистого моря… морей!.. что Мертвого, что Красного, что Средиземного, что пресного – Киннерет…

…горнолыжного курорта и ипподрома Ирода Великого, великих — Храма и Стены, а с ними – мужчин с пейсами в тяжелых меховых шапках и толстых греков в охране входа к гроб Г-не…

…страна моих друзей и хороших людей, где мне так тепло, что вакуум в голове — сказочен и комфортен — чего практически никогда не бывает на родине, о которой – или хорошо, или только правду…

Для меня это отдых. Блаженный, радостный, свободный, вкусный, позитивный, чистый.

Февраль. Пробиваются листочки акации, набережная наполнена хвойным благоуханием, на море штиль. И лишь двое ненормальных плещутся в прозрачной воде, пытаясь найти хоть какую-то глубину. Море по колено – в полном смысле слова.

Граждане в темных очках. Туристов почти нет. Кофейни — битком. Тут местные. И ставшие местными французы. Запах свежей выпечки, яичницы на завтрак, огурцов-помидоров, фруктов, превращенных в свежевыжатый сок и кофе, кофе…

***

Алексу 35… Несколько лет назад его «посетили» панические атаки, и он до сих пор страдает.

Израильская медицина помогает конечно, но не радикально. Основательных способов избавиться от навязчивых страхов, появляющихся неожиданно и стремительно, нет. В кармане у него мощные лекарства на крайний случай. Правда, спасение не радикальное, не навсегда.

В день нашего приезда Алекс выехал на работу и буквально сразу почувствовал, что началось. То есть как – сердцебиение, что-то щелкает внутри, в голове все страхи мира.

«Поликлиника по пути следования. Зачем искушать судьбу – заеду, проверю, жив ли. Или хоть удостоверюсь, сколько осталось…» – с такими мыслями Алекс остановил машину и направился в медучреждение.

В приемном отделении народ, а паника нарастает.

Кабинет медбрата-диагноста. Большущая очередь. Собственно, очередь могла быть какой угодно – хоть один человек! – дело ж не требует отлагательств. Проверка состояния нужна сейчас, немедленно.
Медбрат сидит в открытом кабинете, ждет следующего пациента.

— Вижу, что он свободен. Вижу, что араб. Спрашиваю: «Можно к вам?» Он: «Пожалуйста, но только после направления от врача». Я и сам знаю, что после. Но состояние такое, что еще минута, и я взорвусь изнутри. Трясет так, что вопрос жизни или смерти — перед глазами.

Панические атаки – врагу не пожелаешь. 

— Я стою и понимаю, что ни на какого врача у меня времени нет. Прошу медбрата проверить ЭКГ там, давление, что-то еще. Тот ни в какую. Нет и всё! И вдруг у меня внутри что-то срабатывает, я подхожу вплотную к нему и говорю:

— Смотри! Ты – араб, — тычу я в него. — Я – еврей. Ты не хочешь мне помочь. Я сейчас сдохну, и все скажут, что араб убил еврея. И тогда тебе пиздец! Он опустил голову, и через мгновение: «Заходите, давайте вас проверим». Ну ты представляешь?!

Нет, я не представляю. Почему араб-медбрат не вызвал полицию, и Алексу бы не поздоровилось еще в одном смысле этого слова? И смех, и грех. Так сказать, вся правда об израильской медицине и ее толерантности.

Проверка показала, что он будет жить долго и счастливо. Но сколько еще раз Алексу придется повстречаться с арабским медбратом? И насколько радостна будет встреча…

***

Аэропорт Бен Гурион. Битахон – служба безопасности аэропорта. Мимо них комар не пролетит, моргнешь – и тут же в поле повышенного внимания и предельной настороженности.

Однажды на вылете я подвергся такому досмотру, что сотрудники службы протрясли весь мой багаж. Рубашки и прочую одежду проверяли вплоть до шва, до пуговиц. Под конец обыска мне были выдано несколько таблеток – по одной из каждой упаковки. С вопросом: хватит ли этого мне? Я ответил, что не знаю, и возможно, сдохну, если не возьму в самолет достаточно лекарств. На что офицер, не моргнув глазом сказал: «У вас есть страховка». Обнадежил!

***

— Вашей маме 80? – спрашивает моего друга таксист.
— Да, 80 исполнилось. Вот приехали на торжество.
— До 120 лет ей желаю!
— Спасибо большое.

У евреев принято пожелание «до 120». Один из наших сумел, так почему же и другим не попробовать. На большее рассчитывать не приходится, но до 120 – в самый раз.

— Мой друг, — продолжает водитель, — мечтает дожить до 119. Знаете, почему?
— Нет, не знаем, — хором отвечаем мы.
— Он говорит, было бы здорово, если после смерти, собравшиеся говорили: «Безвременно ушел…»

Разумно. Позитивно. Немножко самонадеянно.

***

Среди не страдающих кишечным расстройством (такой вот рвотный грипп накрыл нашу компанию!) оказался старший сын моего недомогающего товарища. Ему, как и мне, нечем было себя занять.

— Поехали-ка, Веня, в Кейсарию, а? Ты там не был, а место настолько красивое, что в твои без малого 18.
И мы поехали.

Это побережье Средиземноморья. Развалины, кафе, рестораны, ракушки, ракушки, набережная, выставочные салоны, сувенирные лавки, пляж, рыбаки, кафе, кафе, туалет, кафе, развалины и могущественный амфитеатр.
Именно амфитеатр!

Да и остальное построено при Ироде Великом. 
В руины дворцы и прочие сооружения были превращены позже. Уже без участия Ирода.

Черт с ним, с Иродом, но камень Понтия Пилата, господа! Прям рукой по нему проводишь и тут же становишься прокуратором Иудеи. Где такое возможно, не знаете?

— Пойдем через ипподром к амфитеатру. Там я медитирую.
— В смысле? – Веня и представить себе не мог, что у такого, как я, могут быть места, где получается отрешиться от всего наболевшего, земного, доставляющего тревогу и переживания.

Забравшись на 17 ряд практически по вертикальной лестнице, мы сели на каменные зрительские места. Перед нами ничего, кроме моря метрах в ста. Абсолютная тишина, и только тихая речь малочисленных туристов время от времени превращается в громкую декламацию. Поразительная акустика!

— Чувствуешь… свободу? Я не знаю, но здесь мне необыкновенно легко. Как нигде!
— Да-а, — скорее поддавшись моим ощущениям, отреагировал Веня.

Он отвлекся от своего телефона, а это дорогого стоит. Значит, цепануло.

— Знаешь, однажды, лет десять назад я сидел вот тут, и вдруг увидел летящих уток. Много! Несколько косяков – с севера на юг. Был ноябрь, по-моему… Бешеное количество уток. Полная тишина и такое же тихое движение. Полет! Вдоль моря.
— Наверное, красиво…
— Я не знаю, Веня, но мне казалось тогда, что ничего более символичного в моей жизни никогда не было. Не понимаю, но меня охватило какое-то чувство – такое, что я не мог глаз оторвать. Не знаю… Надежность, наверное. Величие природы. Абсолютное просветление. Гордость за что-то.

— За что?
— За то, что я вижу это!

Поверьте, но на такое зрелище можно и билеты продавать. За дорого!
Я закурил.

Нет, в это невозможно поверить. Но поверить следует. И Веня Соколов тому свидетель.

Утки! Много. Очень много! Один косяк за другим. И Б-же упаси вас подумать, что «косяк» – это о чем-то, связанном с курением. Тьфу!

— Веня, ты видишь! Этого не может быть. Они летят!

Я не готов верить в приметы. Да и нет их вовсе. Мы родились по чьей-то воле и уйдем, когда – уже! – назначен срок. Мы разговариваем по беспроводному телефону, – какие тут могут быть приметы!
Но могло ли быть всё это случайно? Я пребываю в твердом ощущении, что это знак. И уверен, что он хороший.

Только на сей раз утки летели с юга на север.
Начало февраля все-таки.

***

Смеется маленькая Эден — она золотая! Светится улыбкой Морозик. Заразительно смеется Макс. А вот и чудо-Женька появился. К ночи… но появился. Это его дочурка Эден дарит мне очередную жизнь.

А в кока-коле израильской меньше пузырьков, и водка пьется особенно хорошо, и курица вместе с кебабом поджарились так, что сок течет, и на деревьях сплошные лимоны. И время летит быстро, потому что хорошо.
И главное — повторимо.

Бывает же, когда-то хорошо!
Очень!